Дражайшая Кристен,

Я пишу тебе в надежде, что мои слова благополучно дойдут до тебя. Ты и наша дочь неизменно в моих мыслях, и в дня не проходит, чтоб я я не тосковал по твоим прикосновениям и не сожалел о разделяющих нас обстоятельствах. Хотя разделяющее нас расстояние — испытание для меня, я счастлив, что вы не здесь, и не видите этого места. Рождение Мадлен было большим благом, чем я мог когда-либо представить. Я всегда буду в долгу перед ней, её рождение помешало тебе присоединиться ко мне в этом кошмарном городе. Я надеюсь, вы найдете вложенные в этот конверт девятьсот долларов, и они обеспечат тебе и нашей дочери удобства, которых вы заслуживаете.

Здесь, в Малифо, удобства скудны, хотя я не то чтобы жаловался. Те, кто находят работу в Гильдии, пользуются гораздо более пригодным для жизни жильем, чем те, что должны содержать себя сами. По соседству есть пекарь, который делает вполне съедобный хлеб с корицей. Я, должно быть, один из самых частых его покупателей, потому что он всегда кладёт лишние сладости в мой мешок, бесплатно. Может быть, я окажусь пополневшим, когда ты увидишь меня снова.

Оставаясь в районах, где улицы вымощены брусчаткой, я почти могу убедить себя, что это вполне приличный город. К сожалению, мои расследования ведут меня далеко за пределы этого пространства, показывая истинную реальность этого места. Это действительно пограничье, хотя горгульи, нависающие над центром города, пытаются уверить, что это цивилизация.

Заранее прошу прощения за то, что я собираюсь писать. Если тебе не позволяет здоровье, то я предлагаю прервать чтение прямо сейчас. Однако я вынужден писать, ради собственного душевного равновесия. У меня нет ещё друзей, которым можно было доверить мои личные кошмары. Как ты знаешь, Гильдия наняла меня для расследования убийства четырех своих офицеров. Между телеграммой и моим прибытием на поезде прошло 48 часов после совершения преступления.

Место преступления не трогали всё это время, и в жертвах проходили естественные процессы, наполняя комнату отвратительным запахом разложения и роем не поддающихся классификации насекомых. Трудно было определить, сколько жертв погибло в комнате, поскольку их различные фрагменты были беспорядочно свалены в груды различных внутренностей. Совершённое здесь насилие выходило за пределы моего воображения. Будь я способен стереть эту сцену из своей памяти, я был бы счастливым человеком. Однако я сомневаюсь, что смогу когда-либо забыть столь кровавую картину.

Мне повезло, что мне не потребовалось долго выносить эту комнату. После непродолжительных поисков обнаружилась куча документов, среди которых я нашёл контракт с местным профсоюзом на разработку месторождения и повестку дня переговоров по контракту. Кое-где в на половицах отыскались странные отметины, и моим первым интуитивным предположением было, что какой-то неистовый зверь захватил врасплох этих людей в их кабинете. Из-за отсутствия признаков взлома, тем не менее, я вынужден рассматривать это чудовищное происшествие как результат дурно обернувшегося трудового конфликта.

Из тех мест документов, которые не были запятнаны кровью, я смог извлечь имя Филипп Ноулз. Из описания повестки дня было очевидно, что присутствие мистера Ноулза ожидалось на переговорах. То, что он выжил, свидетельствует о его отсутствии. Я нашёл Ноулза невероятно нервным и параноидальным человеком. Прискорбно думать, что он служил заместителем Гильдии. Поведанная им история убедила меня, что у его паранойи была веская причина. Я не жалею человека, снедаемого страхом, как он. Своей трусостью и более того, жестокостью, он заслужил преследующих его призраков.

Его рассказ касался другого, Говарда Лэнгстона. Лэнгстон — бригадир шахтной площадки Дельта-Семь, одной из самых энергично разрабатываемых жил в области. По словам Ноулза, производство на участке Дельта-Семь непрерывно снижалось в течение нескольких месяцев. Он и его коллеги были направлены на площадку для того, чтобы выявить причину этих задержек.

Моя специальность далека от проблем минералов и почв, и от земляных работ, и я не претендую на понимание ситуации, которую Лэнгстон объяснил Ноулзу и его коллегам. Очевидно, в земле была значительная трещина, так что дальнейшая разработка грозила аварией. В результате этого сдвиг трещины приведёт к обвалу и потенциальным жертвам. С целью предотвращения подобных чрезвычайных происшествий, производство было замедлено, чтобы дополнительно укрепить шахту и обезопасить работающих там шахтеров.

Коллеги Ноулза не были удовлетворены этим объяснением и настаивали на возобновлении производства в полном объеме, независимо от любых возможных опасностей. Принадлежность Лэнгстона к рабочему класса исключала в их глазах какое-либо разумное суждение. Кроме того, они считали предусмотренный контрактом полис страхования жизни более чем достаточной компенсацией за любые происшествия.

Лэнгстон слушал молча. Ноулз описал зловещее спокойствие на его лице, даже когда он и его коллеги стали кричать и угрожать. Лэнгстон терпел эти угрозы тихо и без какой-либо реакции. Когда чиновники устали от своей тирады, Лэнгстон спокойно сказал им, что должен вернуться к работе, и пожелал доброго дня. Затем он повернулся к ним спиной и направился к участку.

Гильдийцев, вместе с Ноулзом, было пять человек. Превосходства пятерых против одного хватит для придания храбрости кому угодно. Лэнгстон был крупный мужчина, шести с половиной футов ростом и около трехсот фунтов мышц, закалённых тяжёлой работой в рудниках. Такое преимущество стоит учитывать, ещё только собираясь начать драку с этим человеком. Когда один из гильдийцев ударил Лэнгстона по спине рыхлым брусом, тот вдребезги разбился о каменные плечи, едва потревожив этого невозмутимого человека.

Лэнгстон доказал, что это превосходство не было достаточным, и что у каждого человека есть предел тому, что он будет терпеть. Ноулз описал сцену в мельчайших подробностях, как Лэнгстон стремительно развернулся и схватил нападавшего за горло, как от одного удара его узловатого кулака гильдиец потерял сознание и рухнул на землю, словно мешок с картошкой.

Двое других бросились на закаленного шахтера, и удары посыпались на его голову и плечи. За их рвение у одного человека были сломаны обе руки, а ладонь размозжена захватом Лэнгстона. Другой получил перелом ноги, когда его оторвали от земли и швырнули в близлежащую вагонетку. Ноулз не отмечал злобы в его контратаке, лишь ожесточенную убеждённость, что такие преступления терпеть нельзя. Он был поражен силой Лэнгстона и тем, как он отбросил мужчин, словно наскучивших тряпичных кукол.

Начальник Ноулза, человек по имени Дулан, обострил схватку. Он выхватил пистолет и выстрелил Лэнгстону в бедро. Как ни силён был мужчина, крупнокалиберное оружие разрушило тазобедренный сустав, и он упал на землю. Желая отомстить за свои увечья, все пятеро (да, Ноулз признался, что присоединился) принялись жестоко дубасить и избивать Лэнгстона прикладами ружей и парой найденных тут же топорищ. По словам Ноулза, на теле Лэнгстона не нашлось места, которое не было бы фиолетовым и сломанным. Иссохшая земля впитывала кровь, бившую из раны в бедре.

Тем не менее, гильдийские отморозки не были удовлетворены. При всех тех ужасных вещах, что я видел по долгу службы, я не могу понять низости людей, способных на такое. Это место, этот город, кажется, взращивает это беззаконие. Как если бы убийство витало в воздухе и заражало живущих здесь людей, наполняя их жаждой крови ближнего своего. Во всем мире нет места более нуждающегося в законе, чем Малифо — законе, сохраняющем в людях цивилизованность, порядочность, безопасность. Но здесь Гильдия — не закон. Эти люди, они потащили бесчувственное тело Лэнгстона по грязи и положили на железнодорожные пути. Они бросили его умирать.

Думаю, ты можешь понять моё изумление, когда Ноулз сказал мне, что Лэнгстон все еще жив. И не просто — он вернулся к своим обязанностям бригадира участка Дельта-Семь. После тех событий прошло всего лишь две недели, когда Ноулз общался со мной. Мне казалось, что его паранойя возбуждена неким необоснованным страхом, будто человек, которому он нанёс обиду, был достаточно силён и здоров, чтобы отомстить. Выходит, страх Ноулза был оправдан и, несмотря на мой скептицизм, поразительно верен.

Путь от центра города к обслуживающей участок Дельта-Семь заброшенной станции недолог. Я использовал это время в поезде, чтобы пересмотреть свои заметки и записанные мной беседы с Ноулзом. Перечитывая его описание жестокого избиения, в котором он участвовал, мой разум пытался избавиться от образа человека, способного перенести такие увечья. При столь кратком периоде восстановления человек должен быть покрыт бинтами и гипсовыми повязками, и быть одурманенным наркотиками, чтобы ослабить боли.

Разумеется, поезд не тянет вплоть до устья шахты, прогулка вышла длительной, прежде чем я начал видеть следы работы. Это была утрамбованная дорога, по которой ходили вагоны, нагруженные добычей шахтёров — драгоценными камнями душ. Наконец я увидел движение вокруг площадки и большой столб чёрного дыма, исходившего от какого-то механического оборудования. Я наблюдал за этим аппаратом, продолжая идти к площадке. Он двигался взад и вперед вдоль группы путей, толкая вагонетки из шахты к вагонам для разгрузки. Он не был привязан к путям, ненадолго отходя от них и занимаясь другими делами — чем именно, я не мог разобрать из-за расстояния. Я был смущён таким поведением, будучи не знаком с машиной, которая бы двигалась так... органически.

Столь любопытна была мне эта машина, что когда я наконец достиг площадки, я тотчас спросил рабочих о ней, вместо того чтобы справиться о местонахождении Лэнгстона. К моему удивлению, джентльмен, не отказавший мне в ответе, ответил просто "А, это Хэнк". Я не понял ответа. При дальнейших расспросах работник объяснил, что Говард "Хэнк" Лэнгстон и машина — одно и то же. Я все еще не понимал, даже после нескольких вопросов, и ответил человека, означает ли это, что Лэнгстон работает на этой машине.

Появился другой джентльмен, прекрасно одетый, в длинном пальто и очках. Впоследствии я узнал в нём доктора Рамоса — влиятельного, хоть и не слишком законопослушного, промышленника. Очевидно, он случайно услышал мои расспросы, и, положив руку мне на плечо, повёл меня от группы работников, с которыми я разговаривал. Человек непринуждённо спросил о моём деле на шахтной площадке и, казалось, очень заинтересовался, когда я сказал ему, что расследую убийства. Он продолжил расспросы, и я сказал ему, что ищу человека, известного как Хэнк Лэнгстон.

Я отвлёкся беседой с Рамосом и на время оставил своё любопытство в отношении странного механического устройства, пока не услышал пронзительный свист выходящего пара. Когда я поднял глаза, передо мной предстала самая удивительная и страшная вещь, что я когда-либо видел. Во время нашей беседы мы приблизились к машине, так что когда я посмотрел на неё вновь, до неё было всего двести метров или около того. Как и сказал рабочий, машина была Хэнком, по крайней мере частично.

Механические части существа (я называю это существом, потому что это была не просто машина, но если и было когда-то человеком, теперь это было не так) походила на паука, перемещаясь на четырёх больших шарнирных ногах. Эти ноги двигались с осторожной и размеренной грацией,перемещаясь по рабочему месту, как паук перемещается по своей паутине. Однако там, где находится тело паука, располагался человеческий торс. Мускулистый живот резко переходил из механической ходовой части, заменявшей ему ноги. Это было крепкое тело с широкими плечами и громадными руками.

Пока я восхищался этим существом, Рамос небрежно окликнул его, назвав Хэнком. Существо обернуло к нам спокойный взгляд, никогда я не видел столь тяжёлого лица. И только в этот момент, я наконец признал это существо Лэнгстоном. Выражение лица этого существа было воплощённая невозмутимость, как и описывал Ноулз. Он встал на свои большие стальные ноги и легко направился к нам. Существо возвышалось над нами, и за его спиной я мог слышать тихое булькание его парового двигателя и свист пара.

Рамос попросил Хэнка дать отчет о производительности за день, и тот немедленно стал подробно перечислять список, как много вагонеток были загружены и когда. Моё внимание не могло беспокоиться о таких рутинных мелочах, когда передо мной стояло столь впечатляющее зрелище. Существо было гигантским, даже присев на своих огромных паучьих ногах; оно была гораздо выше, чем шесть с половиной футов, которые, как мне сказали, имел Хэнк до трагедии. Эти ноги были замечательны своим способом движения, они сочленялись с паровыми поршнями. Их мощь была очевидна. Докладывая о случившемся на площадке, Хэнк лениво ткнул в камень заострённым когтем, без труда расколов его, и процарапал отметину в сухой земле.

Эта отметина породила осознание, должно быть, отразившееся на моем лице, потому что Рамос быстро отпустил Хэнка и увёл меня от места, где работал гигант. Отметина, что Хэнк оставил на земле, была такой же, что и процарапанные в половицах офиса Гильдии. Хэнк был там. Он убил этих людей. В тот момент я знал это совершенно точно. Я уверен, что ты пришла к такому же заключению, моя дорогая Кристен.

Рамос холодно объяснил события недельной давности, но его описание было излишним. Я знал, что случилось. Мы немного помолчали, каждый из нас ожидал того, что должно произойти дальше. Мне было ясно, что Рамос собирается убедить меня скрыть мои выводы, и столь же уверенно, как в его намерениях, я был убеждён осуществить свой долг. Именно тогда мы услышали звук и, обернувшись, увидели, как Хэнк позвал человека назад из шахты. Тот пробежал небольшое расстояние напротив рабочего места, и Хэнк протянул железный коготь, чтобы передать человеку каску. Хэнк дал работнику краткое предупреждение о работе без защитного снаряжения и послал его обратно.

Это существо, этот человек, получил невероятные травмы, стал этим удивительным чудовищем, но был всё ещё способен проявлять человечность. Он сохранил доверие и уважение своих товарищей. Рамос разъяснил мне ещё больше преступлений, совершенных Гильдией — преступлений, по его утверждению, приводящих к необходимости насилия, как то, что я расследовал. Он много говорил, излагая свои взгляды, что добываемые здесь полезные ископаемые принадлежали добывшим их рабочим,а не коррумпированным интересам Гильдии. Ему не нужно было ничего объяснить дальше: ничего, что он мог сказать, не не поколебало бы моего чувства справедливости.

Правосудие служит для защиты невинных — это всегда было моим кредо. Рамос ни в коем случае не невинен. Гильдия тоже доказала свою вину по свидетельству одного из своих. Нет, ни одна из сторон этого конфликта не невинна, но полагаю, было время, когда Хэнк был таковым. Хэнк пострадал, и я не стал бы инструментом его дальнейших несчастий, инструментом Гильдии, заставившей его принять клеймо организованной преступности и коррупции самого Рамоса.

Как бы то ни было, Рамос не позволил мне уехать, не приняв его щедрый дар в девятьсот долларов. Я отправил их вам заранее и надеюсь, что они дойдут, и ты и наша дочь будете в безопасности. Я оттяну ещё на несколько дней мой отчёт перед генерал-губернатором. Несмотря на болото местной политики, в смерти тех людей не было ничего зловещего. Неожиданное нападение дикого животного — это форс-мажор.

Навечно твой, Джеймс Маккой.

Автор перевода - Николай Ткачев

Автор первоисточника - Nicholas Volker