Шум и толчения надоели Гвен. Поднявшись по широкой мраморной лестнице, она нашла открытый балкон и сделала несколько глубоких вдохов холодного ночного воздуха.

Мягкий голос почти у самого ее уха произнес: «Чудная ночка, тебе так не кажется? Вечеринка удалась».

Она обернулась и увидела изумрудные глаза, вперившиеся в нее, сильно близко, чтобы это было приемлемо и комфортно. В глазах был переливчатый огонь – в темноте они почти сияли.

«Ш-шеймус, верно?», проговорила она с запинкой. Ей никогда не доводилось быть с мужчиной так близко, но госпожа Блетчем всегда говорила, что после такого случаются Скверные Вещи.

«О, ты запомнила!», ухмыльнулся он, морщины расчертили кожу вокруг напряженных, беспощадных глаз. «Очаровательно, девчушка! Не беспокойся, ты привыкнешь к моему имени. Помнишь, что я еще сказал?»

«Что вам нравится мое платье?», склонила голову Гвен.

«Ага, мне по нраву кровь. Хотя, вот смотрю я и думаю, что ее маловато. Что еще? Что еще я сказал?»

Огонь в глазах разжегся, став жутким, всепоглощающим адским пламенем. Она не могла отвести взгляд.

«Вы сказали…», запнулась она, пытаясь собраться с мыслями, «сказали, что я попадусь вам позже». Ее всю трясло, и ничего она с этим сделать не могла.

«Умница!», хохотнул Шеймус. «Вот какая штука. Чтобы попасться мне, тебе надо убегать». Он запустил руку в пальто и медленно вынул длинный зазубренный нож.

«Тебе надо убегать», повторил он.

Гвен сжимала перила балкона, ее ноги онемели и не слушались. Живот болезнен свело, и взор начала застилать темнота. Сколько она не могла вдохнуть?

Шеймус наклонился и прошептал прямо ей на ухо.

«Убегай».

Тело Гвен само собой пришло в движение. Она прошмыгнула мимо Шеймуса, нырнув под протянутой рукой и выводя его из равновесия. В коридоре она замешкалась, пытаясь вспомнить путь к лестнице, пытаясь расслышать отзвуки вечеринки за биением ее сердца.

Рука Шеймуса схватила подол ее платья. Ткань треснула, когда он оторвал ее от пола и бросил в коридор, прочь от лестницы. Она больно стукнулась о деревянные доски, но смогла вскочить на ноги. Подобрав юбки, она бросилась от Шеймуса, чей издевательский смех звенел в ушах. Она слышала, как его грубые ботинки грохочут за спиной, но не смела обернуться и посмотреть.

Завернув за угол, Гвен заметила открытую дверь и шмыгнула внутрь, захлопнув ее и навалившись всем весом. Она ожидала, что вот-вот ворвется Шеймус, но с той стороны не было ни звука. Она возилась с замком, пока тот не щелкнул, затем оглядела комнату.

Когда-то тут были персональная гримерка, судя по уставленному зеркалами столу в центре. Гвен схватила стоящий рядом стул и, как могла, подперла дверь.

Здесь также был большой платяной шкаф, умывальник и заваленная одеялами кровать. Комнату освещали настенные масляные лампы, и с внезапной дрожью Гвен задалась вопросом, для кого зажгли лампы. Она закричала, когда куча одеял пришла в движение, и с кровати поднялась стройная девушка – очень мертвая девушка. У нее была та же отвисшая челюсть и пустой взгляд, что и у обычной нежити, но голову она держала как будто озадаченно. Ее сухие растрепанные волосы и неровные движения заканчивали картину – если бы не рваная рана на горле, она была бы похожа на обычную женщину, неожиданно разбуженную от глубокого сна. На ней была лишь хлопковая накидка.

Мертвячка встала и сделала несколько нерешительных шагов в сторону Гвен. Ее бедра преувеличенно покачивались с каждым шагом. По мере продвижения кромка ночной рубашки начала задираться к ее бедрам.

«О. А.», Гвен отвела взгляд и залилась краской. «Простите, я не… пожалуйста, не…».

Девушка схватила одно из запястий Гвен, будто тисками, затем схватила другое, когда она попыталась освободиться, затем заключила в объятья. Гвен боролась, но одна из ног твари обвивалась вокруг ее талии, а руки обвили ее шею, пальцы нежити зарылись в ее волосы. С неослабевающей силой мертвячка тянула рот Гвен к своим собственным черным губам. Как раз перед тем, как их лица соприкоснулись, рот мерзости раскрылся невероятно широко, обнажив расколовшиеся коричневые зубы и почерневший язык. Гвен затошнило, руки бесполезно били в грудь девушки.

«Ай-ай, девчонки поладили. Почти жаль прерывать вас», хихикнул Шеймус, появляясь их темного угла за гардеробом, «но хватит. Хэтти, в постель».

Мертвячка замерла, почти готовая впиться в лицо Гвен, и, казалось, мгновение колебалась, прежде чем ослабить хватку и угрюмо залезть на койку. Судорожно дыша, Гвен рискнула взглянуть на дверь - она все еще была заперта, стул подпирал ручку, как она его и оставила.

«Ты говорил, мне не причинят вреда!», Гвен постаралась, чтобы голос был ровным. «Ты дал слово!»

«Верно, девочка», задумался Шеймус. «Но, вообще-то, я сказал, что тебе не причинят вреда под моим присмотром». Он торжественно покачал головой и аккуратно положил нож на туалетный столик, повернулся к ней спиной. «Ты же не ждала, что я буду присматривать за тобой всё время?»

Гвен замешкалась, ее разум метался, силясь понять. Он дал ей шанс дать отпор или устроил жестокую ловушку, чтобы поиграть? Вряд ли это имело значение - бежать было некуда.

Движением, столь плавным, что она сама удивилась, Гвен схватила нож и вонзила его в бок Шеймусу. Он взвыл и повернулся к ней, обвивая угловатую ладонь вокруг ее шеи и опрокинув ее на пол. Слезы застилали Гвен глаза, она задыхалась, но она видела, как небрежно Шеймус вытаскивает нож.

Страх и ярость бились в ней, как животные на цепи. Она попыталась крикнуть, попыталась встать, но не могла двинуться. Бледно-зеленое сияние окружило ее, как если бы ее собственный страх воплотился и теперь танцевал перед ее глазами, насмехаясь.

Шеймус склонился и глубоко выдохнул через ноздри, рана на его боку с нечеловеческой скоростью закрылась.

Шеймус расплылся в широкой улыбке. «Вот оно!», хихикнул он. «Не бойся, малышка. Я не убью тебя, это же закончит всё веселье! Кроме того», прошептал Шеймус, приблизив губы к ее уху и нежно поглаживая ее щеку, «ты тоже их слышишь…»

Гвен медленно попятилась к двери и нащупала щеколду, не отводя взгляд от оскаленной гримасы Шеймус ни на миг. «Еще кое-что!». Он поднял руку как раз в тот момент, когда Гвен открыла дверь. «Ты забыла. Мне кажется, ты его заслужила». В открытой ладони Шеймус протягивал зазубренный нож, покрытый его собственной кровью.

Гвен застыла, разрываясь между непреодолимым порывом убежать и нахлынувшим желанием сохранить последние клочки своего достоинства. Она собралась с духом, бросила на Шеймуса самый злой взгляд, какой только могла, и выхватила нож из его руки.

«Вот так, девчушка!» крикнул Шеймус, хлопнул себя по ляжке и засмеялся. Безумное хихиканье неслось за Гвен по коридору.

«Думаю, нам пор уходить», объявила Гвен, и Ужас гавкнул в знак согласия.

Они блуждали по лабиринту коридоров, пока не вышли к лестницам. Донесся шум толпы, и Гвен замешкалась. Она, вероятно, попадет еще в какую-нибудь беду, или привлечет нежелательное внимание, если вернется на вечеринку – но с другой стороны, может, в толчее будет безопаснее. Она почувствовала себя одинокой и уязвимой. Ужас начал нелепый спуск вприпрыжку, и она неохотно последовала за ним.

На нижнем уровне проход вывел к арке, за которой было видно толпу людей и монстров. Все они смотрели на нечто вне ее поля зрения – предположительно, на сцену театра – и с энтузиазмом кричали и аплодировали. Шум и толкотня побудили было ее развернуться и пойти искать другую дорогу, но дрожащие ноги запротестовали против нового подъема по лестнице. Всё, что ей нужно сделать, это пробраться через толпу до главного входа, и она будет свободна.

Пробираясь сквозь лес толкающихся локтей и плеч, она не могла ни заинтересоваться тем, по какому поводу весь этот шум. Стиснутая более высокими мужчинами и редкими возвышающимися покойниками, она, в конце концов, пробилась в свободную область около дверей, откуда можно было увидеть сцену.

Два неживых чудовища разрывали друг друга на куски. Первое было громадой гниющих мускулов и костей с работающей бензопилой в руках. Ее глаза давно сгнили вместе с лицом, металлическая полоса, скреплявшая череп, мигала красными огоньками. У второго было тело гориллы и голова крокодила, грубо к нему пришитая. Тварь ударила себя в грудь и с шипением прыгнула на врага. Но бензопила была быстрее, начисто отрезав крокодилью голову и запустив ее в зрителей.

Мужчина рядом с Гвен толкнул ее под локоть. «Вот поэтому надо оставлять изначальную голову! Швы – слабое место!», перекричал он шум толпы.

«Кажется, ничего еще не кончено», ответила Гвен, смотря во все глаза. Обезглавленная горилла продолжала сражаться, напрыгнув на гниющего монстра. Она схватилась за металлическую полосу вокруг головы твари и потянула. С жутким сосущим звуком металл высвободился, с повисших проводов стекала кровь. Громадина впала в ярость, размахивая конечностями и испуская пронзительный, нечеловеческий визг. Она рухнула в толпу, в предсмертных муках расчленив нескольких зрителей. На сцене осталась лишь гордая горилла, молотящая себя по груди.

«Фокус был не в голову, кажется. Умно», с неудовольствием заключил мужчина за Гвен. «Все всегда начинают с головы».

Деньги переходили из рук в руки, зрители вопили и кричали, а затем на сцене появился Шеймус.

«Их предупреждали!», рявкнул он, «Первый ряд всегда попадает в переделку! Но тут ничего такого, что нельзя было бы сшить обратно, а?». Он хохотнул и захлопал в ладоши, занавес у него за спиной сомкнулся.

«А теперь немного веселья! Самые милые обладательницы кружев и вырванных волос… прекраснейшие гнилушки… мои девочки!»

Занавес распахнулся, и ансамбль не-очень-живых женщин, выстроившись в линию, начал танцевать нечто, что, по прикидкам Гвен, должно было быть канканом. Она заметила, что женщины на сцене были теми же мертвячками, что до этого оделись официантками – их вялые, нелепые движения превратили энергичный танец в хаотичную пародию на него: они все время падали, путались в своих воздушных юбках и пинали друг друга, к радости вопящих зрителей. Громадный покойник за органом предоставлял невнятное музыкальное сопровождение.

Шеймус занял закуток слева от сцены, хлопая в ладоши и хохоча так, что слезы лились у него по щекам. Слева, на низком балкончике, был Никодем, закативший глаза.

Шеймус тоже его заметил. «О, да научись веселиться, старик!»

Никодем встал, поправил монокль. «Некромантия есть путь к совершенству, Шеймус. Ее предназначение – превозмочь слабость плоти и разума, разбить барьеры между волей и действием. И ничего того, что можно было бы узнать из диких танцев мертвых блудниц! Узри истинное Искусство!».

Подняв руки как дирижер, Никодем сделал жест, и мертвецы вокруг него и перед ним начали сложный танец. Они двигались в великолепной гармонии, будто шестерни сложного часового механизма, в котором каждая шестеренка поддерживает и дополняет другие. Недовольство исчезло с лица Никодема, сменившись самодовольной улыбкой.

Шеймус поднялся. Гвен могла видеть, как его рот выдает что-то типа «Чертов показушник».

Но для толпы зрителей прозвучало «Блудниц?! Ты это о моих девочках сказал!», и, словно пушка, рявкнул пистолет. Шляпа Никодема разлетелась в клочки. Танец прервался на середине.

Никодем с бледным и суровым лицом простер вперед руки. Зомби вокруг него хлынули, прыгая с балкона, в толпу. Два его слуги возглавили атаку, каждый нес по паре длинных, изогнутых мечей; они начали прокладывать кровавую топу через живых и мертвых, направляясь к Шеймусу.

«Видишь? Пошло веселье!», взвыл Шеймус.

Танцевавшие женщины во главе с огромной лысой тварью в бальном платье завизжали и бросились со сцены в рукопашную, кусаясь и царапаясь со страстной свирепостью. Один из слуг Никодема вонзил оба меча в живот громадной женщины. Та посмотрела на останки своего яркого платья и издала мучительный вопль. Затем она взмахнула двумя мясистыми руками, они встретились в громоподобном хлопке на голове ее противника, раздавив ту как виноградину.

Зал, наблюдавший за этим в ошеломленном молчании, превратился в ад. Многие пытались просто убежать из разворачивающегося ужаса, проталкиваясь через толпу. Другие показывали верность той или иной стороне, отправляя собственных прислужников в мясорубку. Некоторые, казалось, рады были воспользоваться возможностью преградить путь тем, кто пытался убраться от сцены, используя монстров и всполохи смертоносного колдовства.

Гвен, стоявшая у дверей, видела напирающую массу людей и мертвяков, двигающуюся в ее направлении, и отчаянно бросилась в сторону, чтобы не быть задавленной. Гигантская помесь кусков человечины и паровой машинерии, несущая на себе щеголеватого юношу с хлыстом, пробила себе путь сквозь первые ряды и влетела в двери, разбив их в щепки всей своей огромной массой. Когда туша свалилась, лицо наездника встретилось с перекладиной, и он упал на пол. Толпа потоком пронеслась мимо Гвен, люди в панике топтали и пихали друг друга. Укрывшись за огромной колонной, Гвен пыталась отдышаться.

«Привет, милашка», прошипел ей в ухо высокий модно одетый мужчина, схватив за руку. При нормальных обстоятельствах, подумала она, она бы напугалась… но после всего, что она этим вечером увидела, это просто не казалось достойным беспокойства.

Она ожесточенно лягнула мужчину в пах и, когда он повернулся, вытащила нож Шеймуса и перерезала ему горло от уха до уха. Мужчина упал, шокировано пялясь на нее из лужи растекающейся крови. Она выдержала его взгляд, пока, наконец, он не перестал хрипеть, и его глаза не затянуло дымкой.

Казалось, толпа уменьшилась – пытавшиеся сбежать в большинстве своем смылись, хотя пол в зале был скользким от крови и труднопроходимым из-за тел, что порой судорожно поднимались на ноги и присоединялись к схватке, до сих пор бушевавшей у сцены. Какая-то инициативная душа подожгла кучу сломанной мебели, и языки пламени лизали стены, заполняя дымом комнату.

Осторожно ступая, Гвен подошла к дверям, но из любопытства не могла ни глянуть на битву. Вокруг сражавшихся всё было обожжено и почернело от колдовства и едкого ихора. Оставшиеся на ногах были избиты и изранены, но продолжали бросаться в бой, несмотря на раздробленные конечности и рваные раны. Никодем до сих пор стоял на своем балконе, управляя своей свитой как марионетками и вынуждая павших восставать вне зависимости от травм. Шеймус же… пропал.

Понимание этого ледяной хваткой сжало ее сердце. Она увидела, что и Никодем заметил исчезновение своего оппонента – покачав головой, он отступил в тени, оставив бесполезную борьбу внизу.

Гвен ринулась в ночь, Ужас прямо за ней, а оперный театр превратился в огромный погребальный костер. Ночь была холодна и темна, ветер хлестал по каблукам Гвен и нес с собой запах дыма.

Она шла, и проезжавшая мимо карета остановилась рядом. Сидевший на козлах Мортимер дотронулся до шляпы. «Прокатитесь, мисси?»

Гвен гордо подняла подол порванного и окровавленного платья, вздернула подбородок и забралась внутрь.

"Спасибо, сэр. Та еще выдалась ночь».

Ужас настойчиво лаял. Гвен открыла один глаз, морщась от яркого солнечного света, заливавшего ее спальню через окно. Ее кровать казалась настолько удобной, что она было решила, что никогда больше ее не покинет, но у пса была другая идея: он вскарабкался рядом и тыкал в нее носиком.

Она услышала, как близнецы топают и орут в коридоре, и заставила свое ноющее тело встать и одеться. Ее изорванное платье лежало комком на полу, не пригодное для ремонта. Ее взгляд зацепился за лежащий рядом, сверкающий полированной сталью нож Шеймуса. Теперь – ее нож.

Вертя клинок в руках, она попыталась упорядочить мысли. Опыт прошлой ночи был ужасающим и почти гибельным, да – но в то же время ее мысли кипели от новых идей, новых возможностей, новых вариантов экспериментов. Чего бы это не стоило, ее знания и мощь будут расти.

Повернув нож, она заметила то, что ускользнуло от нее прошлой ночью. Гравировка. «Моей прекрасной Гвен. Шеймус».

Гвен попыталась вспомнить. Была ли гравировка прошлой ночью?

Как бы то ни было, он была слишком занята, чтобы это заметить. Может, это какие-то чары, некромантический фокус? Нет. В глубине души она знала, что нож был гравирован задолго до того, как она его увидела, и Гвен поежилась.

Она наблюдала за Ужасом, гонявшимся за пылинками в лучах солнца, и думала о безымянном щенке, которого она нашла на улице и принесла домой. Тогда он казался счастливее. Что-то ушло, какая-то неподдельная невидимая искра. Она скучала по тем дням, когда близнецы еще не наложили на него свои жестокие руки и не бросили его изломанным и неподвижным. До того как она впервые услышала шепот. Она размышляла, поворачивая клинок, пытаясь поймать свет. Ее жизнь обещала стать теперь более интересной.

«Жалеть розги – портить ребенка», прозвучал шепот.

Возможно, пришла пора заняться вещами покрупнее?

Настойчивый стук в дверь прервал ее размышления, но тихое хихиканье заставило ее улыбнуться. Она сунула нож в руках своего платья, холодным металлом к предплечью.

«Входите, девочки», позвала она.

Автор перевода - Никита Шевцов